От античной надписи до блога: взгляд разных дисциплин на эго-тексты

В Вышке прошла Летняя школа по гуманитарным наукам для магистрантов и аспирантов «История от первого лица: от Античности до наших дней», посвященная текстам, написанным или записанным от первого лица, а также различным методам их анализа. О том, что такое эго-тексты, как с ними работают представители разных дисциплин, чем французская методология отличается от российской, рассказывают организаторы и участники школы.

Олег Воскобойников, историк, ординарный профессор Высшей школы экономики

В конце XX века статус личного опыта и даже случайно брошенного, но зафиксированного историей слова кардинально изменился в гуманитарной науке. Образно выражаясь, история открыла для себя прямую речь, которая звучит в эго-текстах — переписке, дневниках, автобиографиях, поэзии, воспоминаниях, исповедях, доносах и допросах, интервью, нотариальных актах и поминальных книгах средневековых монастырей. Носители подобной информации — от античной надписи до интервью, от средневековой рукописи до блога —  столь же разнообразны, сколь разнообразны методы их анализа. Развитие этих методов в последние два десятилетия существенно обогатило диалог с обществами прошлого, открыв новые исследовательские перспективы.

Школу мы задумали с парижскими друзьями Аланом Блюмом и Ларисой Захаровой в 2013 году вскоре после подписания договора о сотрудничестве между двумя «Вышками» — Высшей школой экономики и Высшей школой социальных наук в Париже. Чуть позже к нам присоединились в лице Эмилии Кустовой Страсбургский университет, где существуют давние традиции славистики, и в лице Элен Мела Центр франко-российских исследований в Москве. В итоге в Вышке собралась отличная команда французов, хорошо знающих русскую культуру и психологию. Мы не задавали почти никаких географических или временных ограничений. Цель школы — выяснить, как индивидуальный голос человека звучал и фиксировался в текстах на протяжении истории человечества, начиная с Античности и до наших дней, и какие исследовательские стратегии для выявления этого голоса можно и нужно применять специалистам разных дисциплин.

Историк, филолог, философ задают и историческому факту, и зафиксировавшему его тексту разные вопросы, но, как выясняется во время споров, в них много и общего

Междисциплинарность такой школы самоочевидна, так как одной из основных ее задач было создание условий для профессионального разговора исследователей с различным бэкграундом, разным методологическим аппаратом, подходами к изучению эго-документов.

Что касается историков, я убежден, что мы должны постоянно размышлять о том, что такое исторический факт, как он фиксируется, как мы должны его анализировать, что за ним стоит. И как раз взгляд со стороны, взгляд не историка, но участника событий, пусть пристрастного, может помочь увидеть разные пласты реальности за одним фактом и за одним текстом. Историк, филолог, философ задают и историческому факту, и зафиксировавшему его тексту разные вопросы, но, как выясняется во время споров, в них много и общего.

Например, когда писательница Анна Бердичевская по рассказу своей матери описывает быт ГУЛАГа, что она описывает на самом деле? Ведь между ГУЛАГовской действительностью и нами, сидящими в аудитории и слушающими доклад студентки, бравшей у нее интервью, несколько этапов обработки информации. Во-первых, это воля мамы Бердичевской, ее способность выразить мысль, желание или нежелание о чем-то рассказать, ее молчание — это тоже исторический факт. Во-вторых, это размышления дочери над услышанным от матери: результат этих мыслей — записанный рассказ. В-третьих, работа редакторов и корректоров над печатной версией этого рассказа. И в-четвертых, это ум, сердце и голос нашей докладчицы, которая брала интервью у Бердичевской, и этот голос исследователя вносит свою трансформацию в прошлое.

На школе нам удалось свести в аудитории 30 таких голосов, 20 французских и 10 русских. Естественно, больше всего было докладов о XX веке, но было несколько по античному материалу, Средним векам, Ренессансу и Новому времени.  Я чувствую себя в какой-то степени посланником Франции в нашем отдельно взятом университете и для меня было важно, что почти все эти голоса звучали на французском — языке богатейшей интеллектуальной традиции. Я убежден, что гуманитарные науки умрут, если такие национальные интеллектуальные традиции, имеющие право на свой язык, потеряются.

 

Алан Блюм, историк, демограф, профессор Высшей школы социальных наук (Париж)

Мы выбрали такую тематику, которая позволяет специалистам из разных наук найти интересные для себя темы. Мы уже давно сотрудничаем с Вышкой, и мне кажется, что у нас уже сложилась традиция совместной работы, а школа еще раз подтвердила, что мы понимаем друг друга. Мы привезли на школу довольно много французских студентов, и то, насколько продуктивно, интеллектуально насыщенно они смогли здесь работать (во-многом, благодаря тому, что школа была франкоязычной) подтверждает, что нам действительно удалось организовать сотрудничество.

 

Лариса Захарова, историк, доцент Высшей школы социальных наук (Париж)

По-русски название этой школы «À la première personne, écritures de soi de l’Antiquité à l’époque contemporaine» звучало как «История от первого лица: от Античности до современности», но мне кажется, что точнее было бы сказать «От первого лица: эго-тексты от Античности до наших дней». Второй вариант в большей степени отражает нашу задумку — провести междисциплинарную встречу. Именно с особенностями перевода, как мне кажется, связан тот факт, что с российской стороны интерес к конференции проявили в основном историки, а из Франции приехали представители самых разных дисциплин — философы, историки, филологи, антропологи, лингвисты. Но в итоге нам действительно удалось выйти за пределы дисциплинарных рамок, показать историкам, как «их» объект исследований видится другими учеными.

И в течение трех дней на школе мы увидели три подхода к анализу эго-истории. Первый условно можно назвать «демаркационизмом», он подразумевает довольно четкие дисциплинарные границы, его представители говорят только с позиции своей науки, не сильно интересуясь, что происходит в других науках. Второй подход — «интеграционизм», когда мы, соблазняясь идеей междисциплинарности, заимствуем подходы из других дисциплин и механически применяем их, не думая о том, что этот перенос предполагает смену эпистемологических режимов. Третий подход — «конверсионизм», перевод идей и подходов, выработанных в одной науке, в другую, при котором происходит соотнесение методологий и концепций двух наук. Этот подход только начал появляться на школе, но я уверена, что она станет точкой для начала чего-то более значительного.

 

Элен Мэла, литературовед, директор Центра франко-российских исследований (Москва)

Я уже довольно давно изучаю современную российскую прозу. И мне это продолжает казаться очень интересной темой, так как в России культурная жизнь по-прежнему динамична, конечно, не так как в 1990-е, но все же. Здесь можно почувствовать, как меняется общество и вместе с ним литература, ощутить драйв перемен, который подпитывает культуру, увидеть, как маргинальное искусство становится мейнстримом.

Что касается темы конференции, то мой интерес связан с тем огромным пластом эго-текстов (мемуаров, дневников, воспоминаний и др.), которые выходят в России. Сегодня каждый готов о себе что-то написать, например, рассказать, как им жилось в 1990-е, сложился отдельный дискурс, особый тип письма — о себе. В центре его — индивидуальная история рассказчика. Вместе с огромным количеством подробностей, описаний мельчайших деталей быта, которые, казалось бы, не имеют отношения к большой истории, вырисовывается такая картина эпохи, которую вы никогда не сможете увидеть в учебнике.

 

Ирина Мастяева, 2 курс магистратуры, программа «Историческое знание»

Когда философ начинает говорить о внутреннем и внешнем «я», звучащем в тексте, он это делает совсем не так, как это делает историк. Когда литературоведы разбирают мемуары или письма (то, что сегодня называют эго-документами или эго-текстами)  видно, как они по-другому работают и делают другие выводы. В эти три дня я постоянно чувствовала необходимость в переводе с языка одной дисциплины на другую, в этом был вызов и смысл этой школы.

Так как я занимаюсь средневековой Францией, то научная школа-конференция на французском языке была мне интересна, с одной стороны, как возможность потренировать язык, на котором приходится читать большую часть литературы и писать, а с другой — еще раз восхититься французской научной методологией. Когда читаешь французские исследования, то их трехчастная структура укладывается в голове и становится чем-то родным. Даже мои преподаватели-французы во Французском университетском колледже, которые сами себя совсем не считают фанатами французской системы, в конце концов к этой системе возвращаются. Они объясняют это тем, что их академическая культура мышления (и письма) восходит к Декарту, поэтому они системны и логичны. Кое-чему научились у них мы, кое-чему, надеюсь, научили их.