За русский язык можно поволноваться

Русский язык не погибает, а развивается, но беспокоиться о его судьбе все равно полезно. Лингвист Максим Кронгауз стал гостем очередной встречи «Важнее, чем политика», организованной НИУ ВШЭ и фондом «Либеральная миссия».

Максим Кронгауз

 Видеозапись

Представляя гостя, ведущий цикла «Важнее, чем политика» Дмитрий Бак заметил, что Максим Кронгауз являет собой пример ученого, который не замкнулся в узком поле своих исследований, но сделал шаг к популяризации научного знания. Действительно, книги Кронгауза о современных проблемах и тенденциях развития русского языка («Самоучитель олбанского» и «Русский язык на грани нервного срыва») стали бестселлерами, а сейчас он занимается социолингвистикой и работает над учебником по русскому языку для школьников.

«Есть лингвисты, которым интересна теория, а есть лингвисты, которым интересен материал, — пояснил Максим Кронгауз. — Мне интересен материал. Популяризаторство для меня — это попытка исследования без терминологии, которая существует в лингвистике и которая, вообще говоря, часто исследование затрудняет, а не облегчает». Работать лингвисту приходится с «убегающим» объектом — язык меняется, и уловить эти изменения при помощи старого теоретического аппарата невозможно. Причем эти изменения происходят со всеми «большими» (широко распространенными в интернете) языками.

Языки активно заимствуют из английского, в некоторых случаях даже заменяются им (научные работы по экономике и физике, например, все чаще пишутся на английском, так что следующее поколение ученых может и вовсе потерять навык сочинения научных текстов на родном языке). Но и сам английский, обслуживая огромную массу пользователей по всему миру, изменяется — он упрощается.

В XX веке главная дискуссия в лингвистике шла между формалистами и функционалистами. «Сегодня мы видим, как функционалисты победили, потому что изменились условия коммуникации, прежде всего благодаря интернету», — считает Максим Кронгауз. С распространением интернета письменная речь потеснила устную, но при этом приобрела ее черты. «Поговорить» теперь можно в соцсетях, вовлекающих человека в бесконечную коммуникацию. И даже если тебе нечего сказать, можно выразить свое мнение через «лайк» или перепост.

Языки активно заимствуют из английского, в некоторых случаях даже заменяются им (научные работы по экономике и физике, например, все чаще пишутся на английском, так что следующее поколение ученых может и вовсе потерять навык сочинения научных текстов на родном языке). Но и сам английский, обслуживая огромную массу пользователей по всему миру, изменяется — он упрощается. Global English — это «простоватый» английский, на котором могут изъясняться миллионы людей из десятков стран, но который гораздо беднее «британского» английского и «американского» английского.

Возникли новые условия и другого рода, не связанные с технологиями. Русских языков стало много — дело не только в диалектах, распространенных в различных регионах России (они были всегда), но и в стандартах, ведь русский язык имеет статус государственного в Белоруссии, статус официального — в Казахстане, регионального — на Украине. Кто эти языки должен кодифицировать? Должен ли в каждой из этих стран быть свой стандарт русского языка? Максим Кронгауз выступает против такого дробления.

За подготовку школьного учебника по русскому языку профессор Кронгауз взялся неслучайно. «Моим самым нелюбимым предметом в школе был русский язык», — признался он. Все потому, что в российской, а прежде в советской школе стремились учить грамотности, но не тому, как пользоваться разными речевыми жанрами. «Школьники говорят и слышат один язык, а в школе им преподают конструкт, который к реальной жизни отношения не имеет», — полагает лингвист.

Максим Кронгауз при этом не считает, что русский язык погибает. «Как культурный носитель языка я всем недоволен, — пояснил он. — А как оптимист я понимаю, что все идет единственным возможным образом, поскольку, чтобы оставаться живым, язык должен меняться».

Максим Кронгауз при этом не считает, что русский язык погибает. «Как культурный носитель языка я всем недоволен, — пояснил он. — А как оптимист я понимаю, что все идет единственным возможным образом, поскольку, чтобы оставаться живым, язык должен меняться».

Нынешние школьники и студенты существенно менее грамотны, чем их советские сверстники, но более свободны в своем речевом поведении. Далеко не всем новый речевой этикет, отличающийся в том числе обилием утративших табуированность матерных выражений, по душе, но к нему привыкаешь. Такая речь окружает нас повсюду, и ежеминутно удивляться и возмущаться ей просто не хватит душевных сил.

Баланс всегда возникает в борьбе противоположностей, в борьбе языковых радикалов и языковых консерваторов. Максим Кронгауз напомнил, как Корней Чуковский, отвечая на вопрос о новом и старом в языке, говорил: «Я буду тем старым, в борьбе с которым это новое победит».

Проблему профессор Кронгауз видит в другом: российское общество очень консервативно и совсем нерефлексивно. Те же люди, которые возмущаются словом «кофе» среднего рода, не замечают, как сами давно только так и говорят. «Несоответствие внутренней консервативности по отношению к языку и реальной речевой практики — это, пожалуй, самая большая беда. Я всегда стараюсь показать, как мы на самом деле говорим», — заключил Максим Кронгауз.

Олег Серегин, новостная служба портала ВШЭ

Фото Никиты Бензорука